Запрос на диктатуру из 2018 года
Jul. 27th, 2018 03:18 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
aillarionovРазмещая несколько дней назад в этом блоге интервью И.Клямкина и А.Миграняна 29-летней давности, автор этих строк не подозревал, насколько современным и своевременным оно окажется. Особенно после того, как на публикацию отреагировал один из его авторов.
Републикация этого интервью 1989 г. «Нужна железная рука» была сделана ради трех соображений:
1. Напомнить современному читателю, возможно, уже позабывшему дискуссии рубежа 1980-90-х годов (или же вовсе не знакомому с ними), что «случившийся» в России авторитарный политический режим оказался не просто какой-то странной исторической неожиданностью, по ошибке, недосмотру или стечению обстоятельств навязанной стране «группой захвата» из корпорации спецслужб, второй столицы, кооператива «Озеро» и т.п., а реализацией идей, какие активно, профессионально, аргументированно отстаивали (объясняли, прогнозировали, призывали к осуществлению) весьма серьезные (возможно, наиболее подготовленные тогда) отечественные специалисты в сфере политических наук.
2. Показать на ярком примере (тогда их было немало – от записки Ленинградской АСЭН «Жестким курсом» до статьи «Пока не приватизирован Кремль» С.Кугушева, сотрудника КГБ и ближайшего соратника Е.Гайдара), насколько популярными в то время были идеи (запросы, требования) авторитарной модернизации – то есть проекта осуществления экономической модернизации с помощью инструментария авторитарного политического режима, который должен был быть в состоянии эффективно подавлять (ради целей модернизации, естественно) демократию, гражданские права, политические свободы.
3. Наконец, продемонстрировать на примерах недавней истории трех десятков переходных стран, что данная концепция, безотносительно к тому, из каких корней она вырастала у разных авторов – из искренних ли размышлений академического характера о судьбах родины или же из аккуратно подброшенных конторой глубокого бурения полезных для нее идеек, – что данная концепция оказалась по большому счету опровергнутой реальными фактами: в большинстве переходных стран вообще обошлись без авторитаризма, а там, где им воспользовались, промежуточные результаты перехода оказались намного хуже, чем там, где к этому инструменту не прибегали.
Казалось бы, выводы из этих трех соображений для России сегодняшнего дня – совершенно прозрачны.
Да, действительно, в истории нашего общества были такого рода идеи.
Да, действительно, в свое время они были популярны.
Да, действительно, с их помощью кое-кто пытался оправдывать прожитый отечеством трагический опыт.
Но – сегодня!
Сегодня совершенно ясно, что эти идеи этически неприемлемы, с экономической точки зрения неэффективны, а с исторической – опровергнуты большинством случаев фактически состоявшихся в мире переходов.
Поэтому главный вывод для России сегодняшнего дня, казалось, весьма очевиден: следует не только покончить с нынешним кремлевским авторитаризмом, но и ни в коем случае не допустить его повторения. В любом виде. Под любыми соусами. Под любыми новыми (или старыми) «крышами», идеями, проектами, прогнозами. Будь то «либеральная империя», «авторитарная модернизация» или «жесточайшая диктатура для построения правового государства».
И каким же оказывается изумление читателя, знакомящегося с ответом Игоря Моисеевича Клямкина на републикацию его старинного интервью? Оказывается:
- жаль, что «коллеги все еще не могут забыть эту публикацию»;
- что это был не проект построения авторитаризма, а только прогноз его появления;
- что авторитарные тенденции за эти годы проявились в большем количестве стран;
- что там, где удалось обойтись без них, это произошло только благодаря Евросоюзу;
- а «что касается России, то у меня [И.Клямкина. – А.И.] нет пока серьезных оснований отказываться от старого прогноза»;
- да и вообще жаль, что «перспективы авторитарной модернизации в ней [России. – А.И.] со временем стали выглядеть проблематичными».
Упссс....
Даже не знаешь, с чего начать.
Начнем с начала.
Первое. Если со стороны Игоря Моисеевича (в отличие от Андраника Мовсесовича) это был, по его мнению, не проект (установления авторитаризма), а только «прогноз возможного развития событий», который, по его мнению, в итоге действительно осуществился, то зачем же тогда печалиться о том, что об этом прогнозе сейчас напомнили общественности? Наоборот, стоит радоваться тому, что нашлись почитатели творчества, вспомнившие о качественных прогнозах, сделанных задолго до того, а потом воплотившихся в реальной жизни. Репутация политолога, корректно спрогнозировавшего авторитарный срыв, так же, как и экономиста, предсказавшего финансовый катаклизм, точно не пострадает. Скорее наоборот.
Второе. Был ли тот, 29-летней давности, прогноз только прогнозом? Не буду спорить с более поздними авторскими утверждениями, но некоторые цитаты, окрашенные авторской эмоциональной оценкой происходившего, позволяют, как минимум, неоднозначную их интерпретацию:
«Вот, казалось бы, чрезвычайно привлекательна позиция Сахарова. Но ведь это лишь некий нравственный ориентир общества, его идеал. Мы же говорим о путях перехода».
«Однако целью демонтажа [старой политической структуры. – А.И.], и это надо сознавать, должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатора. Демократизация, как мы уже не раз говорили, вовсе не способствует реформам».
Возникает вопрос: применение модального глагола «должно» – это, с точки зрения автора, не проект? Только прогноз? «Должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера» – это не целеполагание?
Третье. Вообще говоря, квалифицированному полемисту нет особой необходимости прибегать даже к помощи глаголов долженствования. Достаточно сказать: таковы общемировые закономерности, это всеобщие законы развития, во всех подобных исторических случаях было так и только так. И как тогда неподготовленным читателям/слушателям возражать авторитету, ссылающемуся на действие общемировых законов? Тогда большой разницы нет – прогноз это или проект:
«Переход от дотоварной экономики к товарной, к рынку никогда и нигде, ни у одного народа не осуществлялся параллельно с демократизацией. Политическим переменам всегда предшествовало более или менее длительное господство авторитарных режимов. Это подтвердила вся мировая практика и XVII, и XX веков. Возьмем Англию, Францию, Испанию, Португалию, страны Латинской Америки... Если режим с ними не мог справиться, ему на смену приходил новый авторитарный режим бонапартистского типа, который решал те же самые задачи. Но уже более жестко. Наполеон — это ведь не только диктатура, но и «кодекс Наполеона» (правовая реформа), закрепление прав собственности, развитие рынка. То есть он железной рукой создавал условия для согласия, гармонизации».
«Если мы претендуем на параллельность экономических и политических реформ, значит, мы не знаем (не хотим знать) всего мирового опыта. Или же опять претендуем на особую роль в истории, на исключительность. Хорошо известно, куда подобные претензии завели».
Иными словами, профессионал хладнокровно «забивает гвоздики»: жесткий авторитаризм в нашей стране абсолютно неизбежен, поскольку предопределен всей предшествовавшей мировой историей. Да и Наполеон в качестве диктатора, железной рукой закреплявший права собственности, для российской публики был, наверное, поавторитетнее Пиночета.
Четвертое. Но у любознательного читателя тем не менее возникает вопрос: а о каком историческом опыте говорит автор? О каких переходах к рынку параллельно с демократизацией в XVII веке? Где именно тогда происходила демократизация? А где – переход к рыночной экономике? Пусть даже не в XVII, а в ХХ-м? До революций в Центральной Европе 1989 года, без, как сам Игорь Моисеевич отметил, предшествовавшего военного поражения? О чем идет речь? В каких странах в какие периоды в принципе предпринимались попытки проведения параллельных реформ по созданию рыночной экономики и демократической политической системы, и где, столкнувшись с не(мало)преодолимыми препятствиями, власти вынуждены были пойти на создание авторитарной политической системы? В Англии, Франции, Испании, Португалии, странах Латинской Америки? Где? Когда?
Естественно, ни в одной стране до 1989 г. (не считая тоталитарных режимов, потерпевших военное поражение во Второй мировой войне и исключенных самим И.Клямкиным из рассмотрения) ничего подобного не было. Переход к рынку и к демократии (одновременный или последовательный, быстрый или постепенный) – это феномен исключительно последних трех десятилетий мировой истории. Следовательно, никакой мировой практики XVII, XVIII, XIX, XX веков (вплоть до 1989 года), никакого всего мирового опыта в принципе не было. И, следовательно, ссылки на такого рода якобы закономерности – это откровенное введение читателей в заблуждение.
Более того, в том же самом интервью автор совершенно справедливо именно это, отсутствие какого-либо предшествовавшего мирового опыта, и признал:
«Ни одна из названных нами стран не осуществляла перехода при полном уничтожении рынка, при тотальном огосударствлении экономики».
Спустя 29 лет он еще раз опроверг самого себя, тогдашнего:
«...переходов от огосударствленной плановой экономики к рыночной и от тоталитаризма к демократии без предшествующего военного поражения мир еще не знал».
Но если, по утверждениям автора, ни одна страна не осуществляла такого перехода, если таких переходов мир еще не знал, то о какой мировой практике, о каком всем мировом опыте можно было говорить? И как на основе отсутствия такого опыта можно было утверждать о неизбежности для России жесткого авторитарного режима бонапартистского типа, железной рукой загоняющего общество в рынок?
Пятое. В дополнение к мировому опыту (которого, как мы выяснили, не было) есть, по мнению автора, еще один аргумент в пользу неизбежности диктатуры в России. Даже на фоне других (пост)коммунистических стран, говорил он, ситуация в России сложнее:
«Никто, даже страны соцмира, не начинали своего перехода с этой точки. В Венгрии, например, не было такой коллективизации, как у нас. В Китае тоже сохранилось крестьянство. Там не успели подрубить и выкорчевать все корни. У нас же три поколения жили в представлении, что наша форма собственности всегда и во всем превосходит частную собственность. Предприимчивость сохранилась разве что в нелегальной экономике. Словом, мы начинаем с нуля».
Сейчас не будем обсуждать, насколько ситуация в России отличалась (или не отличалась) от этих стран, какое крестьянство сохранилось (или не сохранилось) в Китае, какая коллективизация была (или не была) в Венгрии, какой была реальная сфера рынка в позднем СССР.
Лишь обратим внимание на то, что в двух странах, использованных Игорем Моисеевичем в качестве примеров, политическая эволюция обществ пошла по принципиально разным траекториям. В Венгрии был создан и действует полноценный демократический режим (не без проблем, конечно), несопоставимо более свободный, чем нынешний российский. А в Китае авторитарный режим является гораздо более жестким, чем сегодняшний российский. Таким образом, названные И.Клямкиным факторы – проведенная ранее коллективизация, наличие крестьянства, распространенность рыночных отношений – не имели и не имеют существенного значения для формирования и развития ныне действующих политических режимов в Венгрии и Китае – демократического в одном случае, жестко авторитарного в другом.
Шестое. А зачем, по мнению автора, нужен авторитарный политический режим? Опять же, следуя просьбе Игоря Моисеевича, будем считать, что нижеследующие цитаты – это изложение не его «проекта», а его «прогноза»:
«Брежневу... власти было вполне достаточно. Для реформатора же, естественно, ее нужно гораздо больше. Ведь предстоит ломка и дестабилизация... В этот момент лидеру-реформатору требуется дополнительная порция власти. Как ее получить?... Итак, остается единственная возможность: получить дополнительную власть от народа. То есть в данном случае демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера... И... Горбачев получил на Съезде мандат представителя народа... создание второй структуры власти увеличило его власть и возможности для политического маневра... Возникает настоятельная необходимость переложить ответственность (или часть ее) на общество, на новую структуру, сохранив при этом власть за собой».
И еще:
«...целью демонтажа [предыдущей политической структуры. – А.И.], и это надо сознавать, должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатора. Демократизация, как мы уже не раз говорили, вовсе не способствует реформам».
Итак, читаем еще раз, медленно, по пунктам:
- по сравнению с Брежневым лидеру нужно больше власти,
- ему требуется дополнительная порция власти,
- единственная возможность: получить дополнительную власть от народа,
- демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера,
- ответственность надо переложить на общество,
- при этом сохранить власть за собой.
Комментарии нужны?
Еще раз, следим за логикой автора: лидеру нужно больше власти; эту власть дает демократизация; демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера; полученная лидером власть требуется, чтобы переложить ответственность (за реформы? за переход к рынку?) на общество; при этом возросшая власть сохраняется у лидера.
Вот это и есть кратчайшее изложение сути концепции авторитарной модернизации.
Воспетой и Игорем Моисеевичем и рядом других популярных авторов.
Седьмое. А как ограничить власть диктатора и заставить его все же делать необходимые реформы? Об этом спрашивал Георгий Целмс, проводивший то самое интервью: Нет ли опасности, что лидер-реформатор, ставший диктатором, не станет проводить реформы, ограничивающие его власть?
Да, соглашался Игорь Моисеевич, есть такая опасность:
«Что же касается узурпации власти, такой вариант исключить нельзя. И Луи Бонапарт, и Гитлер пришли к власти путем всенародного волеизъявления — выборов, а затем стали делать со своими избирателями все, что только хотели...»
Правда, он находит пару современных «ограничений» против такой узурпации:
«...сегодня можно говорить о существовании определенных гарантий против этого. Во-первых, они заложены в самой технологии современного производства. Нынче страхом мало кого заставишь хорошо работать. Уровень технологии требует от работника внутренней мотивации. Внешний, «палочный» контроль становится абсолютно неэффективен».
Во-вторых, это внешний фактор.
Прошедшие годы убедительно показали, явились ли названные факторы какими-либо «гарантиями» против узурпации власти, захваченной т.н. «лидерами-реформаторами».
Восьмое. Прошедшие годы показали также, что если «авторитарные тенденции и обнаруживали себя среди относительно успешных переходных стран» (в Сербии, Хорватии, Армении, Грузии, Киргизии, Румынии при Илиеску, Словакии), то они не были связаны с переходом этих стран к рынку, с осуществлением в них экономических реформ. Авторитаризм был нужен руководителям в этих странах не для осуществления т.н. модернизации, а совсем для другого – для того, что сам Игорь Моисеевич так точно описал: для перекладывания ответственности за происходившее на общество при сохранении возросшей власти за собой.
Таким образом, ни в одной из этих стран авторитаризм не был нужен собственно для провозглашенной цели – для перехода к рыночной экономике.
Девятое. Самое поразительное, что этот вывод верен не только для относительно успешных стран, перешедших к рынку при сохранении демократического политического режима (в том числе и для стран, упомянутых в предыдущем пункте), но и для неудачников перехода. В самой России переход к рыночной экономике (основные критерии этого – либерализация цен и конвертируемость валюты) в главном произошел до сентября-октября 1993 г., поворотного пункта в формировании российского авторитарного режима.
Таким образом, не где-нибудь в Португалии (?) и не когда-нибудь в XVII веке (?), а в нашей собственной стране на наших глазах создание рыночной экономики произошло в условиях демократии, при относительно свободном политическом режиме, существовавшем до сентября-октября 1993 г. И лишь тогда, когда переход к рынку в основном состоялся, началось ускоренное строительство авторитарного режима.
Для чего?
Ответ на этот вопрос всем интересующимся российским гражданам хорошо известен – для проведения нелегальной приватизации государственной собственности, утвержденной президентским указом, обманным образом отменившим законодательство, принятое демократически избранной представительной властью. А затем – залоговые аукционы, кредиты МВФ, ФИМАКО, дефолт и т.д. и т.п.
Иными словами, авторитаризм в России потребовался, в точном соответствии со словами И.Клямкина, не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера(ов), обогащения его(их) друзей, перекладывания бремени происходившего на общество, при сохранении полученной власти и богатств за собой и своими друзьями.
Десятый пункт относится уже не к интервью 1989 г., а к комментарию 2018 г. Игорь Моисеевич соглашается с тем, что его давний прогноз «применительно ко многим странам не подтвердился, и спорить тут не о чем. А не подтвердился, прежде всего, потому, что в нем не учитывалась возможность восполнения дефицита внутреннего модернизационного ресурса внешним влиянием и добровольным его приятием. Не учитывалась ориентация многих посткоммунистических стран на Евросоюз и его готовность их в себя интегрировать при соблюдении ими соответствующих жестких требований».
Увы, и это объяснение не подтверждается фактами.
Одной из самых успешных стран в деле перехода к свободному рынку и к полноценной либеральной демократии стала Монголия, имевшая и имеющая нулевые шансы на интеграцию в Евросоюз. Если было и есть внешнее влияние на Монголию, то это влияние не далеких демократических ЕС, НАТО, США, а двух соседних автократических гигантов – России и Китая, между которыми страна зажата и будет зажата в исторической перспективе. Что, как видим, вовсе не помешало ей при осуществлении ее демократического транзита. Оба перехода – к рынку и демократии – были успешно проведены также в Албании, и по сей день не являющейся членом Евросоюза. Самые радикальные экономические и институциональные реформы последних двух десятилетий были проведены в Грузии – Михаилом Саакашвили и Кахой Бендукидзе – не только не благодаря, а вопреки чудовищному сопротивлению международной бюрократии из Евросоюза, МВФ, МОТ.
Наконец, самое поразительное, если не сказать, невероятное, заключается в сегодняшней оценке Игорем Моисеевичем его же собственного прогноза 29-летней давности: «Что же касается России, то у меня нет пока серьезных оснований отказываться от старого прогноза. С той лишь оговоркой, что и перспективы авторитарной модернизации в ней со временем стали выглядеть проблематичными».
Иными словами, авторитаризм – будет, модернизация – нет. То есть это означает, что по прошествии всех этих лет автор по-прежнему настаивает на неизбежности сохранения авторитаризма в России. Несмотря на отсутствие предшествовавшего всего мирового опыта, несмотря на опровержение этого прогноза историей последних трех десятилетий, несмотря на неработающее объяснение внешними воздействиями, несмотря на все то, что этот авторитаризм с Россией сделал, и к каким последствиям ее привел.
Возможно, некоторые читатели решат, что не следовало так подробно останавливаться на разборе нескольких текстов одного из крупных отечественных специалистов в области политических наук, сторонника правового государства и конституционной реформы в нашей стране Игоря Моисеевича Клямкина.
Но, к большому сожалению, в наше время это далеко не единственный пример того, когда уважаемые специалисты, традиционно относимые и относящие себя к либерально-демократическому крылу российского общества, так или иначе выступают против демократизации, за открыто или скрыто авторитарное решение наших проблем.
Известный экономист и публицист Владислав Иноземцев еще несколько лет назад пытался объяснить, почему якобы «невозможна демократия в России»: «Почему же Россия не была, не является и, вероятно, не будет или, в лучшем случае, не скоро станет демократией?»
Профессору Европейского университета Дмитрию Травину не нравится термин «вестернизация», а с модернизацией, по его мнению, не надо спешить, это долгий процесс, на десятки, если не на сотни, лет: «...от термина «вестернизация» в науке стали отказываться... Сегодня говорят о «модернизации», поскольку давно признано, что прямое заимствование даже лучших западных институтов редко способствует успеху преобразований. В каждой стране есть свои особенности, сформировавшиеся на долгом историческом пути, которые примитивной вестернизацией не сломаешь. Даже Петр I не был вестернизатором, поскольку не отменял, скажем, крепостное право. Оно рухнуло лишь через полтораста лет — когда для освобождения крестьян созрели объективные обстоятельства. Первое, что должен усвоить любой студент...: страна не может... вестернизироваться с налету. Модернизация — это долгий процесс, идущий от поколения к поколению, впитывающийся в плоть и кровь народа по мере того, как люди адаптируются к современности».
А вот доктор исторических наук Ирина Павлова вообще считает, что России не нужна демократия, а нужна жесточайшая диктатура: «Стране жизненно необходимо правовое государство как альтернатива модернизированному сталинизму, как антитеза т.н. государству «диктатуры закона», что в переводе с путинско/сталинского языка означает диктатуру воли господствующей верхушки, возведённую в закон. Установление правового порядка сверху предполагает, что к власти в стране приходит условный Джон Голт с командой, в которой все будут людьми с правовым сознанием, воспитанными в условиях правовой цивилизации, с разработанным планом последовательного превращения России в правовое государство. В этом государстве перед законом все будут равны – люди из Кремля и жители из российской глубинки. Эта команда вынуждена будет установить в стране жесточайшую диктатуру – иначе не изменить традиционно неправовую страну. Причём следует иметь в виду, что любой новый порядок нереально создать за два года переходного правительства, о котором говорят Каспаров и Ко».
Как бы это ни показалось странным, но неприятие уважаемыми коллегами вестернизации, то есть одновременного создания, поддержания, развития ключевых западных политико-правовых институтов, прежде всего верховенства права и демократии, не так уж сильно отличается от подхода Владислава Суркова: «Вестернизация, легкомысленно начатая Лжедмитрием и решительно продолженная Петром Первым, за четыреста лет была испробована всякая... Ради европейских ценностей... Санкт-Петербург выступил... Потом евроценности сменились на противоположные... В конце прошлого века стране наскучило быть «отдельно взятой», она вновь запросилась на Запад... Но и такая, умаленная и приниженная Россия не вписалась в поворот на Запад».
Вначале было слово...
Движение к свободе и праву в нашей стране начинается с первого шага – с отказа от идей авторитаризма и диктатуры, создаваемых, желаемых, прогнозируемых под каким угодно соусом и ради каких угодно целей, включая и цели т.н. модернизации или даже правового государства. Свобода, человеческое достоинство, верховенство права, демократическая республика, публичная власть, ограниченная и разделенная, – все это нужно нам не для достижения каких-то иных целей – не для т.н. «модернизации», не для того, чтобы «догнать Португалию», «удвоить ВВП» или «войти в пятерку самых крупных стран мира».
Они нужны нам сами по себе – как безусловные ценности свободных российских граждан.
Републикация этого интервью 1989 г. «Нужна железная рука» была сделана ради трех соображений:
1. Напомнить современному читателю, возможно, уже позабывшему дискуссии рубежа 1980-90-х годов (или же вовсе не знакомому с ними), что «случившийся» в России авторитарный политический режим оказался не просто какой-то странной исторической неожиданностью, по ошибке, недосмотру или стечению обстоятельств навязанной стране «группой захвата» из корпорации спецслужб, второй столицы, кооператива «Озеро» и т.п., а реализацией идей, какие активно, профессионально, аргументированно отстаивали (объясняли, прогнозировали, призывали к осуществлению) весьма серьезные (возможно, наиболее подготовленные тогда) отечественные специалисты в сфере политических наук.
2. Показать на ярком примере (тогда их было немало – от записки Ленинградской АСЭН «Жестким курсом» до статьи «Пока не приватизирован Кремль» С.Кугушева, сотрудника КГБ и ближайшего соратника Е.Гайдара), насколько популярными в то время были идеи (запросы, требования) авторитарной модернизации – то есть проекта осуществления экономической модернизации с помощью инструментария авторитарного политического режима, который должен был быть в состоянии эффективно подавлять (ради целей модернизации, естественно) демократию, гражданские права, политические свободы.
3. Наконец, продемонстрировать на примерах недавней истории трех десятков переходных стран, что данная концепция, безотносительно к тому, из каких корней она вырастала у разных авторов – из искренних ли размышлений академического характера о судьбах родины или же из аккуратно подброшенных конторой глубокого бурения полезных для нее идеек, – что данная концепция оказалась по большому счету опровергнутой реальными фактами: в большинстве переходных стран вообще обошлись без авторитаризма, а там, где им воспользовались, промежуточные результаты перехода оказались намного хуже, чем там, где к этому инструменту не прибегали.
Казалось бы, выводы из этих трех соображений для России сегодняшнего дня – совершенно прозрачны.
Да, действительно, в истории нашего общества были такого рода идеи.
Да, действительно, в свое время они были популярны.
Да, действительно, с их помощью кое-кто пытался оправдывать прожитый отечеством трагический опыт.
Но – сегодня!
Сегодня совершенно ясно, что эти идеи этически неприемлемы, с экономической точки зрения неэффективны, а с исторической – опровергнуты большинством случаев фактически состоявшихся в мире переходов.
Поэтому главный вывод для России сегодняшнего дня, казалось, весьма очевиден: следует не только покончить с нынешним кремлевским авторитаризмом, но и ни в коем случае не допустить его повторения. В любом виде. Под любыми соусами. Под любыми новыми (или старыми) «крышами», идеями, проектами, прогнозами. Будь то «либеральная империя», «авторитарная модернизация» или «жесточайшая диктатура для построения правового государства».
И каким же оказывается изумление читателя, знакомящегося с ответом Игоря Моисеевича Клямкина на републикацию его старинного интервью? Оказывается:
- жаль, что «коллеги все еще не могут забыть эту публикацию»;
- что это был не проект построения авторитаризма, а только прогноз его появления;
- что авторитарные тенденции за эти годы проявились в большем количестве стран;
- что там, где удалось обойтись без них, это произошло только благодаря Евросоюзу;
- а «что касается России, то у меня [И.Клямкина. – А.И.] нет пока серьезных оснований отказываться от старого прогноза»;
- да и вообще жаль, что «перспективы авторитарной модернизации в ней [России. – А.И.] со временем стали выглядеть проблематичными».
Упссс....
Даже не знаешь, с чего начать.
Начнем с начала.
Первое. Если со стороны Игоря Моисеевича (в отличие от Андраника Мовсесовича) это был, по его мнению, не проект (установления авторитаризма), а только «прогноз возможного развития событий», который, по его мнению, в итоге действительно осуществился, то зачем же тогда печалиться о том, что об этом прогнозе сейчас напомнили общественности? Наоборот, стоит радоваться тому, что нашлись почитатели творчества, вспомнившие о качественных прогнозах, сделанных задолго до того, а потом воплотившихся в реальной жизни. Репутация политолога, корректно спрогнозировавшего авторитарный срыв, так же, как и экономиста, предсказавшего финансовый катаклизм, точно не пострадает. Скорее наоборот.
Второе. Был ли тот, 29-летней давности, прогноз только прогнозом? Не буду спорить с более поздними авторскими утверждениями, но некоторые цитаты, окрашенные авторской эмоциональной оценкой происходившего, позволяют, как минимум, неоднозначную их интерпретацию:
«Вот, казалось бы, чрезвычайно привлекательна позиция Сахарова. Но ведь это лишь некий нравственный ориентир общества, его идеал. Мы же говорим о путях перехода».
«Однако целью демонтажа [старой политической структуры. – А.И.], и это надо сознавать, должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатора. Демократизация, как мы уже не раз говорили, вовсе не способствует реформам».
Возникает вопрос: применение модального глагола «должно» – это, с точки зрения автора, не проект? Только прогноз? «Должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера» – это не целеполагание?
Третье. Вообще говоря, квалифицированному полемисту нет особой необходимости прибегать даже к помощи глаголов долженствования. Достаточно сказать: таковы общемировые закономерности, это всеобщие законы развития, во всех подобных исторических случаях было так и только так. И как тогда неподготовленным читателям/слушателям возражать авторитету, ссылающемуся на действие общемировых законов? Тогда большой разницы нет – прогноз это или проект:
«Переход от дотоварной экономики к товарной, к рынку никогда и нигде, ни у одного народа не осуществлялся параллельно с демократизацией. Политическим переменам всегда предшествовало более или менее длительное господство авторитарных режимов. Это подтвердила вся мировая практика и XVII, и XX веков. Возьмем Англию, Францию, Испанию, Португалию, страны Латинской Америки... Если режим с ними не мог справиться, ему на смену приходил новый авторитарный режим бонапартистского типа, который решал те же самые задачи. Но уже более жестко. Наполеон — это ведь не только диктатура, но и «кодекс Наполеона» (правовая реформа), закрепление прав собственности, развитие рынка. То есть он железной рукой создавал условия для согласия, гармонизации».
«Если мы претендуем на параллельность экономических и политических реформ, значит, мы не знаем (не хотим знать) всего мирового опыта. Или же опять претендуем на особую роль в истории, на исключительность. Хорошо известно, куда подобные претензии завели».
Иными словами, профессионал хладнокровно «забивает гвоздики»: жесткий авторитаризм в нашей стране абсолютно неизбежен, поскольку предопределен всей предшествовавшей мировой историей. Да и Наполеон в качестве диктатора, железной рукой закреплявший права собственности, для российской публики был, наверное, поавторитетнее Пиночета.
Четвертое. Но у любознательного читателя тем не менее возникает вопрос: а о каком историческом опыте говорит автор? О каких переходах к рынку параллельно с демократизацией в XVII веке? Где именно тогда происходила демократизация? А где – переход к рыночной экономике? Пусть даже не в XVII, а в ХХ-м? До революций в Центральной Европе 1989 года, без, как сам Игорь Моисеевич отметил, предшествовавшего военного поражения? О чем идет речь? В каких странах в какие периоды в принципе предпринимались попытки проведения параллельных реформ по созданию рыночной экономики и демократической политической системы, и где, столкнувшись с не(мало)преодолимыми препятствиями, власти вынуждены были пойти на создание авторитарной политической системы? В Англии, Франции, Испании, Португалии, странах Латинской Америки? Где? Когда?
Естественно, ни в одной стране до 1989 г. (не считая тоталитарных режимов, потерпевших военное поражение во Второй мировой войне и исключенных самим И.Клямкиным из рассмотрения) ничего подобного не было. Переход к рынку и к демократии (одновременный или последовательный, быстрый или постепенный) – это феномен исключительно последних трех десятилетий мировой истории. Следовательно, никакой мировой практики XVII, XVIII, XIX, XX веков (вплоть до 1989 года), никакого всего мирового опыта в принципе не было. И, следовательно, ссылки на такого рода якобы закономерности – это откровенное введение читателей в заблуждение.
Более того, в том же самом интервью автор совершенно справедливо именно это, отсутствие какого-либо предшествовавшего мирового опыта, и признал:
«Ни одна из названных нами стран не осуществляла перехода при полном уничтожении рынка, при тотальном огосударствлении экономики».
Спустя 29 лет он еще раз опроверг самого себя, тогдашнего:
«...переходов от огосударствленной плановой экономики к рыночной и от тоталитаризма к демократии без предшествующего военного поражения мир еще не знал».
Но если, по утверждениям автора, ни одна страна не осуществляла такого перехода, если таких переходов мир еще не знал, то о какой мировой практике, о каком всем мировом опыте можно было говорить? И как на основе отсутствия такого опыта можно было утверждать о неизбежности для России жесткого авторитарного режима бонапартистского типа, железной рукой загоняющего общество в рынок?
Пятое. В дополнение к мировому опыту (которого, как мы выяснили, не было) есть, по мнению автора, еще один аргумент в пользу неизбежности диктатуры в России. Даже на фоне других (пост)коммунистических стран, говорил он, ситуация в России сложнее:
«Никто, даже страны соцмира, не начинали своего перехода с этой точки. В Венгрии, например, не было такой коллективизации, как у нас. В Китае тоже сохранилось крестьянство. Там не успели подрубить и выкорчевать все корни. У нас же три поколения жили в представлении, что наша форма собственности всегда и во всем превосходит частную собственность. Предприимчивость сохранилась разве что в нелегальной экономике. Словом, мы начинаем с нуля».
Сейчас не будем обсуждать, насколько ситуация в России отличалась (или не отличалась) от этих стран, какое крестьянство сохранилось (или не сохранилось) в Китае, какая коллективизация была (или не была) в Венгрии, какой была реальная сфера рынка в позднем СССР.
Лишь обратим внимание на то, что в двух странах, использованных Игорем Моисеевичем в качестве примеров, политическая эволюция обществ пошла по принципиально разным траекториям. В Венгрии был создан и действует полноценный демократический режим (не без проблем, конечно), несопоставимо более свободный, чем нынешний российский. А в Китае авторитарный режим является гораздо более жестким, чем сегодняшний российский. Таким образом, названные И.Клямкиным факторы – проведенная ранее коллективизация, наличие крестьянства, распространенность рыночных отношений – не имели и не имеют существенного значения для формирования и развития ныне действующих политических режимов в Венгрии и Китае – демократического в одном случае, жестко авторитарного в другом.
Шестое. А зачем, по мнению автора, нужен авторитарный политический режим? Опять же, следуя просьбе Игоря Моисеевича, будем считать, что нижеследующие цитаты – это изложение не его «проекта», а его «прогноза»:
«Брежневу... власти было вполне достаточно. Для реформатора же, естественно, ее нужно гораздо больше. Ведь предстоит ломка и дестабилизация... В этот момент лидеру-реформатору требуется дополнительная порция власти. Как ее получить?... Итак, остается единственная возможность: получить дополнительную власть от народа. То есть в данном случае демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера... И... Горбачев получил на Съезде мандат представителя народа... создание второй структуры власти увеличило его власть и возможности для политического маневра... Возникает настоятельная необходимость переложить ответственность (или часть ее) на общество, на новую структуру, сохранив при этом власть за собой».
И еще:
«...целью демонтажа [предыдущей политической структуры. – А.И.], и это надо сознавать, должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатора. Демократизация, как мы уже не раз говорили, вовсе не способствует реформам».
Итак, читаем еще раз, медленно, по пунктам:
- по сравнению с Брежневым лидеру нужно больше власти,
- ему требуется дополнительная порция власти,
- единственная возможность: получить дополнительную власть от народа,
- демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера,
- ответственность надо переложить на общество,
- при этом сохранить власть за собой.
Комментарии нужны?
Еще раз, следим за логикой автора: лидеру нужно больше власти; эту власть дает демократизация; демократизация нужна не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера; полученная лидером власть требуется, чтобы переложить ответственность (за реформы? за переход к рынку?) на общество; при этом возросшая власть сохраняется у лидера.
Вот это и есть кратчайшее изложение сути концепции авторитарной модернизации.
Воспетой и Игорем Моисеевичем и рядом других популярных авторов.
Седьмое. А как ограничить власть диктатора и заставить его все же делать необходимые реформы? Об этом спрашивал Георгий Целмс, проводивший то самое интервью: Нет ли опасности, что лидер-реформатор, ставший диктатором, не станет проводить реформы, ограничивающие его власть?
Да, соглашался Игорь Моисеевич, есть такая опасность:
«Что же касается узурпации власти, такой вариант исключить нельзя. И Луи Бонапарт, и Гитлер пришли к власти путем всенародного волеизъявления — выборов, а затем стали делать со своими избирателями все, что только хотели...»
Правда, он находит пару современных «ограничений» против такой узурпации:
«...сегодня можно говорить о существовании определенных гарантий против этого. Во-первых, они заложены в самой технологии современного производства. Нынче страхом мало кого заставишь хорошо работать. Уровень технологии требует от работника внутренней мотивации. Внешний, «палочный» контроль становится абсолютно неэффективен».
Во-вторых, это внешний фактор.
Прошедшие годы убедительно показали, явились ли названные факторы какими-либо «гарантиями» против узурпации власти, захваченной т.н. «лидерами-реформаторами».
Восьмое. Прошедшие годы показали также, что если «авторитарные тенденции и обнаруживали себя среди относительно успешных переходных стран» (в Сербии, Хорватии, Армении, Грузии, Киргизии, Румынии при Илиеску, Словакии), то они не были связаны с переходом этих стран к рынку, с осуществлением в них экономических реформ. Авторитаризм был нужен руководителям в этих странах не для осуществления т.н. модернизации, а совсем для другого – для того, что сам Игорь Моисеевич так точно описал: для перекладывания ответственности за происходившее на общество при сохранении возросшей власти за собой.
Таким образом, ни в одной из этих стран авторитаризм не был нужен собственно для провозглашенной цели – для перехода к рыночной экономике.
Девятое. Самое поразительное, что этот вывод верен не только для относительно успешных стран, перешедших к рынку при сохранении демократического политического режима (в том числе и для стран, упомянутых в предыдущем пункте), но и для неудачников перехода. В самой России переход к рыночной экономике (основные критерии этого – либерализация цен и конвертируемость валюты) в главном произошел до сентября-октября 1993 г., поворотного пункта в формировании российского авторитарного режима.
Таким образом, не где-нибудь в Португалии (?) и не когда-нибудь в XVII веке (?), а в нашей собственной стране на наших глазах создание рыночной экономики произошло в условиях демократии, при относительно свободном политическом режиме, существовавшем до сентября-октября 1993 г. И лишь тогда, когда переход к рынку в основном состоялся, началось ускоренное строительство авторитарного режима.
Для чего?
Ответ на этот вопрос всем интересующимся российским гражданам хорошо известен – для проведения нелегальной приватизации государственной собственности, утвержденной президентским указом, обманным образом отменившим законодательство, принятое демократически избранной представительной властью. А затем – залоговые аукционы, кредиты МВФ, ФИМАКО, дефолт и т.д. и т.п.
Иными словами, авторитаризм в России потребовался, в точном соответствии со словами И.Клямкина, не для осуществления реформ, а для усиления власти лидера(ов), обогащения его(их) друзей, перекладывания бремени происходившего на общество, при сохранении полученной власти и богатств за собой и своими друзьями.
Десятый пункт относится уже не к интервью 1989 г., а к комментарию 2018 г. Игорь Моисеевич соглашается с тем, что его давний прогноз «применительно ко многим странам не подтвердился, и спорить тут не о чем. А не подтвердился, прежде всего, потому, что в нем не учитывалась возможность восполнения дефицита внутреннего модернизационного ресурса внешним влиянием и добровольным его приятием. Не учитывалась ориентация многих посткоммунистических стран на Евросоюз и его готовность их в себя интегрировать при соблюдении ими соответствующих жестких требований».
Увы, и это объяснение не подтверждается фактами.
Одной из самых успешных стран в деле перехода к свободному рынку и к полноценной либеральной демократии стала Монголия, имевшая и имеющая нулевые шансы на интеграцию в Евросоюз. Если было и есть внешнее влияние на Монголию, то это влияние не далеких демократических ЕС, НАТО, США, а двух соседних автократических гигантов – России и Китая, между которыми страна зажата и будет зажата в исторической перспективе. Что, как видим, вовсе не помешало ей при осуществлении ее демократического транзита. Оба перехода – к рынку и демократии – были успешно проведены также в Албании, и по сей день не являющейся членом Евросоюза. Самые радикальные экономические и институциональные реформы последних двух десятилетий были проведены в Грузии – Михаилом Саакашвили и Кахой Бендукидзе – не только не благодаря, а вопреки чудовищному сопротивлению международной бюрократии из Евросоюза, МВФ, МОТ.
Наконец, самое поразительное, если не сказать, невероятное, заключается в сегодняшней оценке Игорем Моисеевичем его же собственного прогноза 29-летней давности: «Что же касается России, то у меня нет пока серьезных оснований отказываться от старого прогноза. С той лишь оговоркой, что и перспективы авторитарной модернизации в ней со временем стали выглядеть проблематичными».
Иными словами, авторитаризм – будет, модернизация – нет. То есть это означает, что по прошествии всех этих лет автор по-прежнему настаивает на неизбежности сохранения авторитаризма в России. Несмотря на отсутствие предшествовавшего всего мирового опыта, несмотря на опровержение этого прогноза историей последних трех десятилетий, несмотря на неработающее объяснение внешними воздействиями, несмотря на все то, что этот авторитаризм с Россией сделал, и к каким последствиям ее привел.
Возможно, некоторые читатели решат, что не следовало так подробно останавливаться на разборе нескольких текстов одного из крупных отечественных специалистов в области политических наук, сторонника правового государства и конституционной реформы в нашей стране Игоря Моисеевича Клямкина.
Но, к большому сожалению, в наше время это далеко не единственный пример того, когда уважаемые специалисты, традиционно относимые и относящие себя к либерально-демократическому крылу российского общества, так или иначе выступают против демократизации, за открыто или скрыто авторитарное решение наших проблем.
Известный экономист и публицист Владислав Иноземцев еще несколько лет назад пытался объяснить, почему якобы «невозможна демократия в России»: «Почему же Россия не была, не является и, вероятно, не будет или, в лучшем случае, не скоро станет демократией?»
Профессору Европейского университета Дмитрию Травину не нравится термин «вестернизация», а с модернизацией, по его мнению, не надо спешить, это долгий процесс, на десятки, если не на сотни, лет: «...от термина «вестернизация» в науке стали отказываться... Сегодня говорят о «модернизации», поскольку давно признано, что прямое заимствование даже лучших западных институтов редко способствует успеху преобразований. В каждой стране есть свои особенности, сформировавшиеся на долгом историческом пути, которые примитивной вестернизацией не сломаешь. Даже Петр I не был вестернизатором, поскольку не отменял, скажем, крепостное право. Оно рухнуло лишь через полтораста лет — когда для освобождения крестьян созрели объективные обстоятельства. Первое, что должен усвоить любой студент...: страна не может... вестернизироваться с налету. Модернизация — это долгий процесс, идущий от поколения к поколению, впитывающийся в плоть и кровь народа по мере того, как люди адаптируются к современности».
А вот доктор исторических наук Ирина Павлова вообще считает, что России не нужна демократия, а нужна жесточайшая диктатура: «Стране жизненно необходимо правовое государство как альтернатива модернизированному сталинизму, как антитеза т.н. государству «диктатуры закона», что в переводе с путинско/сталинского языка означает диктатуру воли господствующей верхушки, возведённую в закон. Установление правового порядка сверху предполагает, что к власти в стране приходит условный Джон Голт с командой, в которой все будут людьми с правовым сознанием, воспитанными в условиях правовой цивилизации, с разработанным планом последовательного превращения России в правовое государство. В этом государстве перед законом все будут равны – люди из Кремля и жители из российской глубинки. Эта команда вынуждена будет установить в стране жесточайшую диктатуру – иначе не изменить традиционно неправовую страну. Причём следует иметь в виду, что любой новый порядок нереально создать за два года переходного правительства, о котором говорят Каспаров и Ко».
Как бы это ни показалось странным, но неприятие уважаемыми коллегами вестернизации, то есть одновременного создания, поддержания, развития ключевых западных политико-правовых институтов, прежде всего верховенства права и демократии, не так уж сильно отличается от подхода Владислава Суркова: «Вестернизация, легкомысленно начатая Лжедмитрием и решительно продолженная Петром Первым, за четыреста лет была испробована всякая... Ради европейских ценностей... Санкт-Петербург выступил... Потом евроценности сменились на противоположные... В конце прошлого века стране наскучило быть «отдельно взятой», она вновь запросилась на Запад... Но и такая, умаленная и приниженная Россия не вписалась в поворот на Запад».
Вначале было слово...
Движение к свободе и праву в нашей стране начинается с первого шага – с отказа от идей авторитаризма и диктатуры, создаваемых, желаемых, прогнозируемых под каким угодно соусом и ради каких угодно целей, включая и цели т.н. модернизации или даже правового государства. Свобода, человеческое достоинство, верховенство права, демократическая республика, публичная власть, ограниченная и разделенная, – все это нужно нам не для достижения каких-то иных целей – не для т.н. «модернизации», не для того, чтобы «догнать Португалию», «удвоить ВВП» или «войти в пятерку самых крупных стран мира».
Они нужны нам сами по себе – как безусловные ценности свободных российских граждан.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2018-07-27 04:55 pm (UTC)Ещё раз: я ни в коем случае не защищаю российский режим.
Но Илларионов говорит, что авторитаризм даже ради правового государства - это плохо.
Поэтому я нахожу странным, что он высоко оценивает режим Венгрии.
Осторожно оглядываясь...
Date: 2018-07-27 08:29 pm (UTC)no subject
Date: 2018-07-27 11:41 pm (UTC)Угу
Date: 2018-07-28 02:12 am (UTC)Это неэмоциональная констатация факта.
Вдогонку
Date: 2018-07-28 03:37 am (UTC)По западно-европейским меркам уровень Венгрии - невысокий.
По меркам самой Венгрии - невысокий, заметно снизившийся в последние годы.
По российским меркам - недосягаемо высокий.
Самая высокая оценка уровня политической свободы в России была для 1991 г., сразу после августовского путча. Тогда индекс для России был равен 69, что ниже, чем сегодняшний уровень Венгрии.
Re: Вдогонку
Date: 2018-07-28 10:21 am (UTC)И как насчет Франции в 1958 г? известно, чтО послужило непосредственным толчком и какие политические преобразования тогда были произведены.
Я спрашиваю потому, что спокойное течеие жизни - это одно, а кризис - иногда только политический, а иногда и всесторонний - это другое.И критерии оптимальности для выживания (а не только критерии демократичеости) во время кризиса другие.
И что обстановка сейчас и в Европе приближается к кризису - Вы не находите?
Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-28 10:52 am (UTC)Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-28 10:59 am (UTC)Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-28 12:10 pm (UTC)Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-28 12:49 pm (UTC)Примеры затыкания ртов, чтобы не обидеть такие группы, Вы, несомненно,знаете.
2)Придание преувеличенного (вплоть до абсолютизации) значения интересам (не правам, против чего никто не возражает, а именно интересам) упомянутых выше групп - некоторых (не всех!) меньшинств - религиозных, национальных,сексуальных, даже, если можно так выразиться, "антиинтеллектуальных" (школьные программы сейчас во многих странах такие, что и слегка дебильный может получить аттестат о среднем образоввании).
3)Придание так называемым "социальным правам" (образование, здравоохранение и т.п.) равного статуса с фундаментальными правами человека (в известной формуле 1776 г).
4)Отрицание за европейцами и североамериканцами (только за ними) права на национальный суверенитет.
P.S.К этому добавляется соответствующая практика - в виде избирательного применения законов "применительно к обстоятельствам", практика так называемых положительных действий" ("позитивной дискриминации"), при приеме на работу и во многие учебные заведения, установление квот в тех же случаях.То-есть, фундаментальный принцип равенства граждан перед законом фактически игнорируется - с определенной тенденцией.
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-29 08:55 pm (UTC)И все же, я буду признателен, если вы приведете примеры таких затыканий.
> (школьные программы сейчас во многих странах такие, что и слегка дебильный может получить аттестат о среднем образоввании).
Это не так, не ведитесь на стереотипы.
ваш пункт 4 я не понял, извините.
>при приеме на работу и во многие учебные заведения, установление квот в тех же случаях
За сша не могу сказать, но в Европе такое не наблюдается в каких либо заслуживающих звания тенденции количествах. Вот что наблюдается. К примеру, одна большая немецкая компания после сексисткого скандала в Гугле целенаправленно ищут женщин в it разработку. Проводят различные обучения с упором на женщин и тд. Естественно не ущемляя мужчин. При большом желании можно в этом увидеть дискриминацию, я же вижу в этом fine tuning процесса рекрутинга и обучения. До этого процесс был общим, естественным образом исторически более подходящим под мужчин.
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-30 09:55 am (UTC)2)"Школьные программы" - сужу по Израилю.
3)"Позитивная дискриминация" - Вы сами привели пример с обучением.Конечно, в Европе это только начинается, но перспектива налицо.
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-07-30 09:24 pm (UTC)Судя по израильским стартапам, с образованием в Израиле все хорошо. Но тут я не специалист. Вообще, у меня больше впечатление, что сила российского образования очень преувеличена. Россия сильна в олимпиадах, но если брать средний уровень по стране, то я не думаю, что он не высокий. И уж совсем плачевная ситуация с высшим образованием. Молодые люди не
идут в ученые, преподаватели стареют, рейтинги и качество падают. Как результат, в России молодого специалиста после ВУЗа приходится несколько лет доучивать (причем часто у него просто другая специальность). Для сравнения в Германии такие молодые специалисты намного быстрее начинают приносить пользу. Все имхо исходя из моего опыта.
Я не считаю, что мой пример это дискриминация. Это субсидирование. Женщин в ИТ не хватает и я очень рад, что многие ИТ компании целенаправленно создают программы для женщин. Среди положительных эффектов можно назвать повышение конкуренции (а значит качества), более разнообразные подходы к решению проблем (diversity) и в целом увеличение предложения.
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-08-01 08:23 am (UTC)P.S.Все же позолю себе обратить Ваше внимание на свежайшее (позавчера или вчера) официальное заявление ркководства Гарвардского университета (конечно, это США, но Европа, похоже, во многом следует по гарвардскому пути) :
"Мы считаем, что расовую принадлежность необходимо учитывать при отборе кандидатов на поступление".
Кажется, тами "расовые соображения" и для других случаев упоминаются, но я не уверен, правильно ли понял текст.
Можно это также отнести к своеобразному субсидированию ранее угнетенных, но если такие субсидии одним положены - по расовым соображениям -, а другим не даются, то для меня это расовая дискриминация в чистом виде - хоть и под знаменем общественного прогресса.
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
Date: 2018-08-01 08:02 pm (UTC)https://news.harvard.edu/gazette/story/2018/07/standing-with-harvard-in-admissions-case/
и тут насколько я понял не особо вчитываясь суть в том, что на Гарвард подали в суд за предвзятое отношение к азиатским студентам, но Гарвард это все категорически отрицает
>“[The organizations] also believe that holistic review remains a cornerstone for the consideration of race in admissions,” the brief continued, “because it gives each applicant individualized consideration and reduces no one to his or her race.”
Re: Демократия это когда ничего не запрещают?
From:Свобода во время кризиса
Date: 2018-07-28 10:57 am (UTC)2. Более корректным, с моей точки зрения, является термин "политически свободный режим". Ключевой критерий - каким объемом гражданских свобод и политических прав обладают граждане.
3. Все известные авторы и имеющиеся базы данных, измеряющие демократию/индекс политических свобод для указанных Вами стран в указанные годы, однозначно характеризовали их как демократические/политически свободные.
4. На время ведения обеих мировых войн в Британии приостанавливали проведение парламентских выборов, но проводили их сразу же после их окончания: через полтора месяца после окончания 1 м.в., через 7 недель после окончания 2 м.в.
5. В США выборы проводили во время обеих мировых войн.
6. В Израиле выборы 1973 г. были отложены на два месяца из-за Войны судного дня. Но никто из авторов никогда не расценивал это как деградацию Израиля по шкале демократии/политической свободы.
7. Какие иные примеры "всестороннего кризиса" (кроме войны, угрожающей физическому выживанию народа) можно привести?
Re: Свобода во время кризиса
Date: 2018-07-28 11:23 am (UTC)Но это к слову.Важнее другое -
Насчет приближающегося кризиса - в оценке положения и кроется корень расхождений (поминавшаяся тут Венгрия и прочие подобные).Мне кажется, что существуют целых три фактора такого кризиса в Европе :
1)Демография - не детализирую, потому что и так очевидно, да и вспоминалось в данном блоге не раз.
2)Безостановочный и, похоже, неудержимый (потому что по принципу положительной обратной связи) рост "социального государства" и параллельный рост всестороннего (вплоть до бытового уровня) наднационального регулирования.
3)Количественный и качественный (расширение полномочий) рост наднациональной евробюрократии, фактически (на деле, а не на бумаге) не контролируемой никакими демократическими механизмами.Фигуры Юнкера ии Туска тут вполне символичны.Бюрократия сейчас - особый социальный слой с растущим влиянием.
Почему я считаю перечисленные факторы опасности сравнимыми по важности с военным противостоянием в 1939 г? Потому что они действуют медленно и не слишком заметно, но труднообратимо.Это после 8 мая 1945 г англичане смогли сразу же провести выборы и сменить правительство.А вот сейчас - два года после британского референдума, а выйти из ЕС англичанам пока никак не удается.
О демографии уж и не говорю - там когда спохватишься, выяснится, что беспокоиться надо было двадцать лет назад, а сейчас уже поздно.
no subject
Date: 2018-07-29 09:41 am (UTC)- вот, собственно эта фраза даёт ответ на многие обсуждаемые сейчас и ранее вопросы. Хочешь развития? - увеличивай объём гражданских прав и свобод. Также верно и обратное: сокращение гражданских прав и свобод, неминуемо ведёт к застою, а то и к деградации. Абсолютно вся человеческая история является подтверждением этой нехитрой мысли.
Свобода во время кризиса. Ранее уже писали, что есть понятия законов мирного времени, и законов военного времени, но законы военного времени всегда ограничены по времени действия, именно потому, что они ограничивают права и свободы граждан. При этом важно, что эти ограничения вводит не мудрый диктатор, а сами граждане, которые добровольно соглашаются на временное ограничение своих прав. Это в идеале так, пример - ограничения, введённые США, во время борьбы с Аль-Каида
no subject
Date: 2018-07-30 10:34 am (UTC)Я и сам в условиях такой войны живу, но с меня и взятки гладки ("фашист, расист").Но сейчас эта война и в Европу понемногу проникает.
Характерный признак такой инфильтрации - изменение в политическом спектре Европы значения терминов "Правый" и "Левый".Раньше "правый" означало - консерватор и сторонник имущих классов, а "левый" - прогрессист и сторонник социальных преобразований.Сейчас же, по опыту недавних избирательных кампаний в Нидерландах, Франции, Германии, Италии - "правые" и "левые" различаются преимущественно, а то и исключительно по их отношению к иммиграции из Азии и Афррики.
no subject
Date: 2018-07-30 11:51 am (UTC)Насколько я понял из Ваших последних записей, Вам очень не нравится дискриминация, как каких-то меньшинств в интересах большинства, так и наметившаяся обратная дискриминация - большинства, в интересах каких-то меньшинств. Мне это тоже не нравится, тем более, что с дискриминацией всей нашей страны, во имя мифического пролетариата, мы отлично знакомы.
no subject
Date: 2018-07-28 04:39 pm (UTC)no subject
Date: 2018-08-06 01:02 pm (UTC)К тому же в другом рейтинге этой же организации "Nations in Transit" Венгрия уже не в категории демократических стран, а уже несколько всего-лишь semi-consolidated democracy и движется к состоянию Transitional Government or Hybrid Regime.
В целом до России очень далеко, хотя и показывает как существенно ситуация может деградировать даже в рамках ЕС вроде как имеющих установки на демократию.
no subject
Date: 2018-08-09 03:05 pm (UTC)А я смотрю из Польши, и мне стрёмно видеть, как Польша и Венгрия, страны ранее вполне демократические, сползают к авторитаризму. Раньше как-то считалось, что членство в ЕС гарантирует либеральную демократию. А таки похоже, что нет. Во всяком случае, у Евросоюза не видно рычагов, позволяющих остановить такие перемены в государствах - членах. Если этих рычагов таки не окажется, то одно из двух. Или либеральная демократия перестанет быть стандартом ЕС. Или некоторые страны из ЕС выпадут и окажутся в сфере влияния сами-знаете-кого.
Даже не знаю, что хуже.
no subject
Date: 2018-08-09 09:51 pm (UTC)Ну и напомнить что FH чаще запаздывает с оценкой потому что оценивает прошлые данные а тенденции отмечает не в оценке, а в тенденции. Помню на тему Турции был разговор с другим блогером где я соглашаясь с блогером по сути указывал что в оценке 2018 года Турция уже наверняка будет в несвободных (и что даже в 2017 оценка уже достаточно близка к границе). "Что называется, конец немного предсказуем." В случае Венгрии я думаю что уже в следующем рейтинге Венгрия имеет высокие шансы выпасть из свободных стран. Польша идет с отставанием в несколько лет.
no subject
Date: 2018-08-10 08:58 am (UTC)И если дойдёт до того, что в ЕС будут страны в категории "partly free" - это будет разрыв шаблона...